Русская эмиграция является уникальным по своей значимости феноменом не только в истории России, но и в мировой истории. Процесс революционной смены власти в Российской империи начала XX века, стал не просто гуманитарной катастрофой для народов России, но представлял собой великую социальную трагедию. В настоящее время существуют два основных подхода к рассмотрению вопроса политической сущности русской эмиграции. Согласно наиболее популярного в исторической науке конца XX начала XXI века подхода является мнение о том, что военные и политические силы, покинув территорию России, безвозвратно утратили какое либо право представлять Россию, выступать за страну, участвовать в её общественной жизни, осуществлять от её имени какую либо деятельность. Такой тезис позволяет считать правопреемницей дореволюционной России, советскую власть. Приверженцы данных взглядов, рассматривая факты насильственного прихода к власти большевиков, интерпретируют победу советской власти над силами «контрреволюции» как легитимный способ получения власти. В данном контексте деятельность русских эмигрантов за рубежом может быть признана как специальная миссия по сохранению культурных традиций, которые, фактически, уже не могли существовать в условиях власти большевиков. Второй подход придерживается тезиса о том, что, несмотря на итоги Гражданской войны и последующую, обусловленную объективными причинами, эмиграцию, именно проигравшая сторона имеет право, как юридическое, так и моральное, считать себя настоящей Россией, осуществлять любую деятельность от её имени. Появление разных подходов к вопросу сущности эмиграции имеет своё объяснение. Действительно, приход к власти большевиков не был навязан народу России насильственным способом извне. Тогда революционная смена власти является результатом внутренних противоречий, что в свою очередь, позволяет говорить об исключительно отечественном феномене. Сторонники второго подхода, ссылаясь на раздел третий Уложения об уголовных преступлениях Российской империи: «О преступлениях государственных» говорят о незаконности советской власти, а Белое движение называют попыткой восстановления законного правопорядка^[1]. Подобные научные споры позволяют говорить о важности объективного понимания исторических событий того времени.

Волны иммиграции русских в Америке.

Формирование русской диаспоры за рубежом после событий 1917 года, происходило как объективный процесс, имеющий признаки устойчивого социального явления^[2]. И здесь, в научно-историческом дискурсе традиционно рассматриваются эмиграционные потоки следующих периодов:

– вынужденная эмиграция военнопленных (период Первой мировой войны 1914-1918 гг.);

– эмиграция первых постреволюционных лет (исторический период 1917-1918 гг.);

– эмиграция, непосредственно в период Гражданской войны и после её окончания (исторический период 1918-1920 гг.);

– эмиграция в период второй половины Второй мировой войны (исторический период 1943-1945 гг.);

– эмиграция 70-х - 80-х годов.

Феномен «белой» или «антибольшевистской» эмиграции, непосредственно в постреволюционный период, большинством экспертов считается самым значительным по своим масштабам. Подобная позиция обусловлена не только географией перемещения волн эмигрантов, но, также такими факторами, как культурный, экономический, идеологический, демографический, социальный, политический, культурный и др. Ядро вынужденных эмигрантов составляли многочисленные диаспоры, имеющие в качестве главенствующего объединяющего всех фактор: общероссийское культурное прошлое. Именно многочисленные русские диаспоры, размещенные, преимущественно в странах евразийского континента, стали фундаментальной основой «Русского зарубежья». События эмиграции создали возможность многочисленным историкам, публицистам, научным экспертам того времени говорить о русском народе в категориях разделенности. Между тем, затрагиваемые экспертами того времени формулировки государственности «Русского зарубежья» не состоятельны, поскольку из трех основных компонентов, присущих государству: территория, народ, власть, в ведении русских диаспор были только ограниченные человеческие ресурсы. Власти не было совсем, а за территорию предстояло бороться. Поток эмигрантов, сформировавшийся в период Гражданской войны и периода после её окончания, предсказуемо включал в себя военнослужащих белой армии, членов их семей, представителей среднего класса, духовенства, творческой интеллигенции и тех, кто по разным причинам не мог остаться на Родине, опасаясь возможного преследования со стороны советской власти. В данном контексте, руководствуясь целями исследования, важным, будет являться вопрос Русской военной эмиграции.

Русская военная эмиграция, как часть Русской эмиграции, начала проявляться после революционных событий 1917 года. Традиционно, в отечественной истории приято разделять процесс военной эмиграции на три периода. Первый соотносится к историческому периоду Гражданской войны, когда отступающие воинские части Юга России, под командованием генерал-лейтенанта А.И. Деникина, уже несуществующей Российской империи в феврале 1920 года осуществили эвакуацию из порта города Новороссийск. Второй период исследователи связывают с ноябрем 1920 года, когда воинские формирования под руководством генерал-лейтенанта, барона П. Н. Врангеля были эвакуированы с территории Крыма. Третий период связан с поражением подразделений арии А.А. Колчака и последующим их бегством из Приморья в период с 1920 по 1921 год.

По своему существу, преимущественное большинство представителей Русской военной эмиграции являлись военнослужащие белогвардейских воинских подразделений, сумевшие после убытия за рубеж сохранить военную организационно-штатную структуру и поддерживающие политические взгляды белого движения. Количественно, многие исторические исследования, приводят такие данные: до 10 миллионов человек в период с 1917 по 1921 год, по разным причинам оказались за пределами России. Из них до 250 тысяч человек в той или иной степени относились к среде военных. В их число входили:

– офицеры, спасающиеся в других странах от проявлений «красного террора»;

– военнослужащие, находившиеся в результате событий Первой мировой войны, в плену у зарубежных государств;

– сотрудники зарубежных представительств России;

– гражданский персонал воинских частей;

– рядовой и офицерский состав из числа казачьих и других белых подразделений, понесших поражения от войск РККА;

– члены семей военнослужащих и др.

Как правило, место эвакуации военнослужащих и связанных с ним граждан России, происходило в том месте, где войскам было нанесено поражение. И местом последующего зарубежного обитания, становилась ближайшая зарубежная страна. К числу таких стран-убежищ в первоначальный период военной эмиграции относились такие страны как: Франция, Польша, регионы Закавказья, Китай, Турция, Финляндия, Румыния, прибалтийские государства и др. В период с 1917 по 1919 год, одной из популярных территорией для вынужденных эмигрантов становится Франция. Действительно, Франция в отличие от той же Германии, где уровень жизни по итогам Первой мировой войны стремительно падал, являлась союзником России в мировой войне. Получив победу, Франция приобрела возможность получения различного рода репараций, что значительно отличало её уровень жизни от уровня других стран, потерпевших поражение. Соответственно вынужденные эмигранты из России стремились обустроить свою жизнь с необходимым уровнем достатка. Многие из числа офицеров достаточно хорошо знали французский язык и имели там недвижимость. Кроме того, на территории Франции находились сотрудники русской военной миссии, а также личный состав русского экспедиционного корпуса. По ряду этих причин Франция, учитывая её многолетние связи с Российской Империей, являлась одной из наиболее предпочтительных стран для эмиграции. Турция, в силу её географической доступности, также становится одной из привлекательных стран для эмиграции. Об этом можно судить по числу вынужденных беженцев. Военная эмиграция из Крыма на территорию Турции составила по разным оценкам до 12 тысяч офицерского состава, более 15 тысяч военнослужащих казачьих частей, до 10 тысяч юнкеров, около 5 тысяч солдат. К их числу стоит прибавить до 7 тысяч раненых офицеров, около 30 тысяч представителей тыловых подразделений армии, а также, членов семей офицеров и различных чиновников. По оценкам специалистов общее количество военных эмигрантов на территории Турции, к концу 1920 года, составляло от 130 до 150 тысяч человек^[3].

Первоначальный период военной эмиграции характерен тем, что большинство уехавших из России, не теряли надежду на достижение успеха в борьбе с советской властью, и последующее возвращение на родную землю. Преследуя данную цель, П.Н. Врангель осуществил организационно-штатные преобразования, сформировав из остатков своих войск три корпуса. Так под Константинополем размещался Донской корпус под командованием генерала Ф.Ф. Абрамова. Корпус под командованием генерала А.П. Кутепова дислоцировавшийся в европейской части Турции в районе Галлиполи, включал, в том числе остатки подразделений Добровольческой армии. Численность беженцев в Галлиполи достигала 26485 человек в их числе 1354 женщины и 246 детей. Корпус генерала М.А. Фостикова размещался на территории острова Лемнос и численно включал в себя около 8052 человека, в их числе 149 женщин и 25 детей. В его числе находились остатки казачьих кубанских воинских частей. В турецком городе Чаталджа находилось 8729 человек из них 548 детей и женщин. Остатки военных кораблей Черноморского флота были направлены в принадлежавший Франции тунисский военно-морской порт Бизерта^[4].

Одну из первых попыток направленную на определение общего числа русских беженцев предпринял Американский Красный Крест в конце 1920 года. Исследуя период, предшествующий непосредственной эвакуации, по многочисленным сведениям, организаций по вопросам беженцев, было определено число вынужденных эмигрантов приблизительно в 2 миллиона человек. С учетом 130 тысяч военных и гражданских беженцев в период «врангелевской» эвакуации, данную цифру можно довести до около 2,1 миллиона человек^[5].  Стоит отметить значительную сложность определения точного количества человек начального этапа военной эмиграции. Подобное в первую очередь связано с частыми приписками, поскольку большее количество беженцев подразумевало получение большей материальной помощи от государства-убежища. Наиболее часто страницы научно-исторических источников допускают значение от 1,5 до 2 миллионов беженцев, покинувших территорию России в период с 1918 по 1922 год^[6]. Свои сведения по данному вопросу, в сентябре 1926 года, опубликовала Лига Наций. По мнению организации, непосредственно после октябрьского вооруженного переворота 1917 года, территорию России покинуло до 1,16 миллионов человек.^[7] Заслуживает внимания информация, содержащая сведения о гендерной идентичности, этнической и социальной принадлежности в эмигрантской среде. В качестве такого примера можно привести информацию, обобщенную в болгарском городе Варна. Так, в 1922 году, по результатам опроса более чем 3,5 тысячи беженцев из России, было установлено наличие:

– русскоговорящих – 95,2 %.

– мужчин от общего количества до 73,3%.

– лиц среднего возраста, то есть от 17 до 55 лет – 85,5%.

– наличие высшего образования было установлено у 54,2% эмигрантов^[8].

Сведения из разных источников различного качества не в полной мере могут предоставить необходимую информацию, что в свою очередь позволяет говорить о необходимости продолжения подобного научного поиска. 

С началом эмиграции начинаются процессы реэмиграции. Так, уже летом 1920 года в южные районы России, преимущественно в области занятые войсками генерала П. Н. Врангеля, фиксируются случаи возвращения офицеров частей и подразделений армии А.И. Деникина, ранее эмигрировавших на земли Балканского полуострова и Турции. Сведения Полевого штаба РВСР сообщают, что к концу ноября 1920 года число вернувшихся составило 2850 человек^[9]. Из их числа подавляющее большинство прибыло из Турции. Свою роль, в том числе, сыграл декрет ВЦИК РСФСР от 3 ноября 1921 года, обеспечивающий амнистию бывшим военнослужащим белогвардейских подразделений. Предоставленная возможность вернуться на Родину, позволила вернуться более чем 120 тысячам военных беженцев. В большей степени такую возможность использовали нижние чины и представители казачества. Процессы реэмиграции не возникли случайно. Разочарование в целях и руководстве Белого движения имело рост в среде военной эмиграции. И если офицеры и высшее руководство достаточно хорошо могли устроиться в других странах, то солдаты, казаки и прочие нижние чины, размещенные в полевых лагерях, в полной мере прочувствовали на себе горечь и унижение бездомных, неимущих беженцев. Кроме того, с течением времени, страх перед советской властью значительно ослаб, поскольку информация, приходящая из России, часто содержала в себе и позитивные сведения. Стоит отметить, что военная политика государств – членов Антанты, видело в эвакуированных вооруженных подразделениях, помимо фактора неопределенности, некоторую степень опасности. Что, в свою очередь, способствовало поощрению перевода воинских чинов на гражданский уровень беженцев.

Летом 1921 года пути военной эмиграции расширяются, направляясь в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев (Югославия). Вскоре к военным эмигрантам стали присоединяться гражданские беженцы. К середине 1922 года численность русских беженцев королевства достигала 45 тысяч человек. Количественно численность русской эмиграции с трудом поддается подсчету, поскольку фактически, в начальный период эмиграции, беженцы часто переезжали из одной страны в другую. Подобные перемещения были связаны с процессами адаптации на чужбине и с необходимостью поиска более благоприятных условий жизни. Объективно, славянские государства являлись предпочтительными территориями для эмиграции. Местные власти, население, особенно православного вероисповедания, заметно благожелательнее относились к русским, и много делали для их поддержки. Так, на землях будущей Югославии, русские беженцы находились в особом, можно назвать, привилегированном положении. Этому есть рациональное объяснение. Практически до октября 1917 года, Российская Империя предоставляла сербам значительные права и социальные свободы. Сербам разрешалось заниматься торговлей, различными промыслами, служить в русской армии, осуществлять операции с валютой, что было запрещено большинству иностранцев.