Глава из военных мемуаров «Записки генерала ГРУ», А.А. Хоменко, командира 899-го Ростовского и Берлинского ордена Кутузова стрелкового полка 248-й Одесской и Берлинской Краснознаменной стрелковой дивизии. Дивизия находилась в составе 28-й, 44-й, 37-й гвардейской и 5-й ударной армий, действовала на Сталинградском, Южном, 4-м и 3-м Украинских и 1-м Белорусском фронтах.

С 1952 по 1987 годы А.А. Хоменко находился на военно-дипломатической работе по линии ГРУ ГШ ВС СССР.

Награды: орден Александра Невского, два ордена Отечественной войны 1-й степени, два ордена Красной Звезды, орден Трудового Красного Знамени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги» и награды иностранных государств.

29 апреля 2021 г. генерал-майору в отставке Хоменко Александру Андреевичу исполнилось 98 лет. Сегодня он единственный в России командир стрелкового полка военной поры.

"Последний раз в качестве военного атташе и резидента ГРУ я в те­чение пяти лет работал в Польше – как раз в один из очередных пере­ломных моментов в драматичной истории этого государства. Впрочем, потому-то меня, к тому времени уже человека достаточно опытного в своем ремесле, и направили в августе 1981 года – в разгар выступлений «Солидарности» (польское объединение профсоюзов) – в Варшаву. Это была самая напряженная зарубеж­ная командировка в моей карьере и необычная в профессиональном плане. В общем, спустя 37 лет – целая жизнь – я вернулся в страну, в освобождении которой участвовал в 1944-1945 годах.

В январе 1945 года наш полк в составе 5-й ударной армии наступал южнее Варшавы, в районе мангушевского плацдарма, который был за­хвачен советскими войсками и бойцами 1-й армии Войска Польского еще в августе 1944 года в ходе Белорусской операции. Там, кстати, я видел Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова, который, переодевшись в солдатскую форму, из наших окопов проводил рекогнос­цировку переднего края обороны противника. Именно с мангушевского плацдарма в начале января 1945 года и был нанесен главный удар наших войск в Висло-Одерской операции, которая позже войдет во все учебни­ки военной истории как один из образцов оперативного искусства.

Естественно, в то время цели и замысел высшего командования мы в полку (да и в дивизии, думаю, также) понимали просто как «вперед и прямо» и, не задумываясь о стратегии и прочих заумных вещах, были озабочены тем, чтобы выполнить свою, четко очерченную задачу при минимальных потерях личного состава.

Польские офицеры и солдаты, с которыми мне тогда бок о бок при­шлось воевать, заслуживают самой высокой оценки: дрались они хра­бро и умело, может быть, даже с излишней бесшабашностью. Ну и, само собой, не без определенного разгильдяйства, в чем они, впрочем, не отличались от нас: русских, белорусов, украинцев. Славяне, одним словом, которым в рамках холодной рассудочности жить тесно.

Но если на уровне конкретного боя, схватки с врагом эти качества скорее положительные и позволяют нередко добиваться невозможно­го, то на уровне более высоком, так сказать «стратегическом», приво­дят к самым трагическим последствиям. Речь идет о Варшавском вос­стании, которое началось в столице Польши 1 августа 1944 года (длилось до 2 октября 1944 г.).

Уже много позже, после окончания войны, я, беседуя с очевидцами и изучая документы, связанные с этим восстанием, так и не пришел к выводу, чего все же было больше в решении эмигрантского правитель­ства Польши, которое дало из Лондона отмашку о выступлении про­тив немцев: элементарной человеческой глупости, неумения видеть хотя бы на шаг вперед, к чему приведет такое решение, или просто па­тологической ненависти к СССР и его армии. С одной стороны, ясно: это правительство очень не хотело, чтобы Варшаву освобождали наши войска и по разработанному им плану руководители Армии Крайовой попытались сделать это своими силами. С другой – это была чистой воды авантюра: восстание оказалось неподготовленным, реальная об­становка на советско-германском фронте никоим образом не учиты­валась. Хотя не исключено, что и наоборот – учитывалась в интере­сах эмигрантского правительства. Во всяком случае, не прилизанным господам, обосновавшимся в Лондоне, предстояло умирать от пуль и осколков, корчиться от боли на обуглившихся улицах польской столи­цы, задыхаться под обломками рухнувших домов.

Войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов, которые прошли около 700 километров с боями за 40 суток, понесли серьез­ные потери и, ведя тяжелые бои севернее и южнее Варшавы, пробить­ся к городу не могли. Наши летчики сбрасывали повстанцам оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты, сами рядовые участни­ки восстания сражались с исключительным мужеством, но восстание было обречено изначально. Его результат – более 200 тысяч погибших поляков, превратившаяся в руины красавица Варшава...

А ведь будь начало восстания под руководством Тадеуша Коморовского согласовано с действиями наших войск – как, например, были они согласованы в Белоруссии с ударами партизан, – скольких бы жертв удалось избежать как среди поляков, так и среди наших бойцов.

Во всяком случае, предательское по отношению к своему народу реше­ние эмигрантского правительства Польши привело к сотням тысяч погиб­ших, среди которых было много детей, женщин, стариков. И это решение не может быть оправдано никакими «политическими интересами».

Впрочем, в бытность военным атташе мне неоднократно приходилось выслушивать от польских собеседников прямые и завуалированные упре­ки, что, мол, советские войска специально приостановили наступление, чтобы восстание в Варшаве захлебнулось в крови. Полная бессмыслица,

основанная на незнании исторических фактов или их фальшивой интер­претации. Довольно печально, что при этом многие поляки еще в то время не знали или не любили вспоминать об усилиях, которые Советский Союз предпринимал по созданию системного, организованного и эффективно­го участия жителей этого славянского государства в борьбе с нашим об­щим врагом и в освобождении их родины от фашистской оккупации.

Вскоре после начала Великой Отечественной войны между нашим и польским эмигрантским правительством Владислава Сикорского было заключено соглашение о создании на территории СССР поль­ской армии. В соглашении оговаривалось, что ее командование назна­чается польским правительством, но действовать армия будет в опера­тивном подчинении Верховного Командования СССР. Яснее ясного: руководство Советского Союза предполагало, что польская армия, ко­мандующим которой был назначен генерал Владислав Андерс, будет воевать на советско-германском фронте.

В целях пополнения этой армии Президиум Верховного Совета СССР срочно издал указ об амнистии польских граждан, которые на­ходились в заключении на территории Советского Союза. Уже к сере­дине осени 1941 года численность армии Андерса достигла 40 тысяч человек. Несмотря на труднейшее положение, в котором находилась тогда наша страна, польская армия бесперебойно снабжалась всем не­обходимым. Достаточно сказать, что каждый бывший польский во­еннопленный при освобождении из лагеря получал единовременное пособие: рядовые по пятьсот рублей, а старшие офицеры уже от трех до пяти тысяч рублей. Для сравнения: буханка хлеба в то время на рын­ке стоила 10 рублей. Таким образом, вспоминая учебу в Ташкентском пехотном училище, прихожу к выводу, что бывший пленный польский рядовой имел возможностей для «дополнительного питания» больше, чем я, советский гражданин и без пяти минут офицер.

Вместе с тем все получилось в точности по русской поговорке про коня и корм. В начале декабря 1941 года, когда немецкие войска стоя­ли под Москвой, Сикорский вместе с Андерсом и послом польского эмигрантского правительства в СССР доказывали Сталину, что осна­щенную Советским Союзом польскую армию необходимо отправить в... Иран. История сохранила слова Иосифа Виссарионовича: «Обой­демся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут?»

Да что этим господам мнение людей – опять же все получилось по русской поговорке про стыд и дым. В общем, летом 1942 года армия Ан­дерса – в общей сложности около 80 тысяч солдат и офицеров – перебра­лась в Иран, где они практически всю войну таскались в качестве обоза вооруженных сил Великобритании. СССР же это воинство покинуло в разгар Сталинградской битвы, и здесь любые комментарии излишни.

К чести польских офицеров, не все они стремились избежать фрон­та. Начальник штаба 5-й пехотной дивизии полковник Зигмунд Берлинг не отправился в далекий Иран, а остался со своими единомыш­ленниками там, где решался исход всей войны с фашизмом, а значит, и освобождение его родины. В апреле 1943 года он обратился с предложе­нием к советскому руководству о создании новых польских воинских частей и принял в их организации самое деятельное участие – позже он стал командиром 1-й Польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко. Да, это воинское формирование было создано без согласия официальных властей Речи Посполитой и среди его командного со­става было немало советских офицеров. Но оно действительно внесло весомый вклад в общую победу. К концу войны польская армия была четвертой по величине в антигитлеровской коалиции и единственной армией, кроме советской, чьи знамена в 1945 году развевались над по­верженным Берлином.

Остается еще добавить, что за освобождение Польши от фашизма СССР заплатил страшную цену: в польской земле похоронены 620 тыс. бойцов Красной Армии.

В общем, понятно, насколько «приятно» мне было общаться с ины­ми из собеседников, которые извращенно представляли роль моей страны и армии в освобождении Польши. Оставалось только вспоми­нать слова Уинстона Черчилля: «Героические черты польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и не­благодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизме­римые страдания».

Но то была война. Что касается последующего строительства – с подачи СССР, разумеется –  развитого социализма в Польше с по­следующим переходом, как учили классики марксизма-ленинизма, к коммунистическому обществу, то оно, мягко говоря, пробуксовывало. Как, впрочем, и в других странах Варшавского договора. Про лидера, то есть СССР, мне здесь и говорить не хочется, учитывая, сколько уже на эту тему было сказано и написано. К тому же надо принимать во внимание, что поляки, в отличие от подавляющего большинства граж­дан нашей страны, имели больше возможностей для сравнения уровня жизни по обе стороны двух социальных систем, были более подвер­жены соответствующей пропаганде и, признаем, куда менее бессло­весно терпеливы, чем жители Страны Советов. К этому необходимо добавить и гигантское влияние на умонастроение населения Польши католической церкви, но об этом немного ниже.

Еще в 1970 году в балтийских городах Гданьске и Гдыне произошли массовые выступления рабочих судостроительных верфей, вызванные повышением цен на продукты первой необходимости. Для подавле­ния выступлений была задействована армия, более 40 человек погиб­ло. Приказ применить оружие отдал генерал Войцех Ярузельский, ко­торый тогда был министром обороны. После этой расправы правящей партией Польши (Польская объединённая рабочая партия – ПОРП), в название которой по злой иронии входило опреде­ление «рабочая», были предприняты кое-какие меры, направленные на повышение уровня жизни населения страны. Но они скорее напо­минали попытку загримировать «под живого» лицо мертвеца.

Спустя 10 лет после выступления рабочих судостроительных верфей очередная попытка поднять цены на продукты вызвала в июле 1980 года самые крупные забастовки, которые когда-либо знала Польша. Сначала в забастовке участвовали рабочие Гданьска, Гдыни и Щецина, но очень быстро к ним присоединились шахтеры Силезии. Более всего это напоминало лавину. На заводах создавались забастовочные коми­теты, которые возглавлялись межзаводскими стачечными комитета­ми. Среди лидеров рабочего движения особо выделялся Лех Валенса, простой электрик, но личность незаурядная, обладающий острым умом и прекрасными организаторскими способностями. Именно он в определенной степени нанес удар по одному из ленинских постулатов, согласно коему сами рабочие не могут выдвинуть подлинного лидера. Хотя необходимо помнить, что в окружении Валенсы хватало людей высокообразованных, правда, получивших свои дипломы отнюдь не в Советском Союзе или других социалистических странах.

Польское правительство после достаточно долгих переговоров в конце концов согласилось на выполнение большинства выдвинутых забастовщиками требований. Тогдашний премьер-министр страны ушел в отставку, а вскоре стоящего в течение десятилетия у руля Польской объединенной рабочей партии Эдварда Терека заменил Станис­лав Каня.

Добившись права на создание независимых профсоюзов, рабочие в массовом порядке стали вступать в независимую федерацию про­фсоюзов «Солидарность», требования которой по мере накопления сил становились все более радикальными, пышно расцветали антисо­ветские, антирусские настроения. Это я ощутил сразу же по приезде в Польшу в августе 1981 года. Нам припоминали все «обиды», в том числе трехсотлетней давности, вроде подавления восстания поляков А.В. Суворовым во времена Екатерины II. Напоминать же полякам о бесчинствах их предков на Руси (одно Смутное время чего стоит) было делом бесполезным. Да и заботы были иные, чем спорить, кто и кому больше наделал пакостей.

В октябре 1981 года, когда дискуссия властей Польши с «Солидар­ностью» практически зашла в тупик, Станислав Каня был заменен (понятно, опять же не без подачи КПСС) на командующего польски­ми вооруженными силами генерала Войцеха Ярузельского, который сосредоточил в своих руках почти всю полноту власти в стране: он за­нимал посты первого секретаря ПОРП, премьер-министра (Председа­теля Совета министров ПНР) и министра национальной обороны.

Я с ним неоднократно встречался, участвовал в различных перего­ворах и могу лично засвидетельствовать, что это личность яркая, но противоречивая. Прежде всего, это – истинный поляк и патриот своей страны. А противоречивость... Так и сама Польша как в историческом прошлом, да и в настоящее время весьма противоречива.

После присоединения западных районов Белоруссии к СССР (отторгнутых Польшей от России в 1919-1921 гг.) он ока­зался на советской территории. Его отец, который был управляющим поместья своего брата, отличался жестоким нравом, о чем крестьяне со­общили новым властям, поэтому очень скоро будущий глава Польши вместе со всем семейством был отправлен на лесозаготовки в Сибирь. Ярузельский-старший умер от истощения, и, как вспоминал сам Войцех Владиславович, он похоронил отца в собственноручно выбитой в мерз­лой земле неглубокой могиле, обернув тело газетами «Правда», так как обрядить покойного было якобы больше не во что. В 1943 году Войцех Ярузельский поступил в военное училище под Рязанью и в том же году был зачислен в ряды польской армии, которая создавалась на нашей территории. Был начальником разведки полка, неоднократно отличался в боях, награжден многими орденами и медалями. В общем, человек он битый и закаленный жизнью, умный и решительный.

В декабре 1981 года «Солидарность» потребовала проведения ре­ферендума по вопросам руководящей роли компартии и отношений между Польшей и Советским Союзом. Результаты этого референдума предугадать было нетрудно, и потому на этот шаг ПОРП никак не могла пойти. 13 декабря в стране было введено военное положение, руководители и многие активисты «Солидарности», всего около пяти тысяч человек, арестованы.

Практически официальная власть только на шаг опередила оппозиционеров, которые уже создали свое правительство и поделили порт­фели, — им оставалось только объявить о переходе власти мирным путем: их поддерживало практически все население Польши и до 80 процентов личного состава вооруженных сил страны.

Надо отдать должное организаторам и непосредственным исполни- елям проведенной операции по нейтрализации руководства «Соли- арности»: все было проведено быстро, синхронно и практически без проявлений насилия. Ярузельский – не Пиночет, поэтому обошлось без обмотанного колючей проволокой стадиона и стрельбы. Активисты «Солидарности» были размещены по армейским казармам и другим изолированным «уголкам». На перекрестках Варшавы и в крупных польских городах застыли танки. «Солидарность» объявлена вне закона, а руководство страной возглавил Военный совет национального спасения. В ответ кое-где прошли акции протеста, но все были подавлены в зародыше. Решительный человек, Войцех Ярузельский заставил действовать же, казалось бы, развалившиеся механизмы государственной машины.

Разумеется, все это популярности Ярузельскому не прибавило. Это очень и очень, мягко говоря. Вместе с тем нельзя исключать, что решение главы Польши о введении в стране военного положения избавило ее от «чешского варианта»: 21 августа 1968 года на территорию Чехословакии для подавления попытки построения социализма с человеческим лицом» вошли части и подразделения СССР, Польши, ГДР, Венгрии и Болгарии – всего около 200 тысяч солдат и пять тысяч танков. В «польском варианте» о «социализме» вообще речь не шла, и на перекрестках Варшавы вместо танков с орлами вполне могли стоять бронированные машины с красными звездами на бортах. Но этого удалось избежать.

Впрочем, все действия руководства страны во главе с Ярузельским только отсрочили выпадение Польши из социалистической системы, что во многом – если не в решающей степени — спровоцировало ее пол­ный развал. Попытки переломить умонастроения народа ни к чему не приводили, а зачастую имели обратный эффект. В этой связи весьма ин­тересны, на мой взгляд, результаты усилий, направленных на то, чтобы опорочить в глазах поляков Леха Валенсу. Сначала его самого стреми­лись перетянуть на сторону официальной власти, склоняя к публично­му признанию деструктивной деятельности «Солидарности» и отказу от дальнейшей политической деятельности, но бывший рабочий проявил исключительную твердость в своих убеждениях. Начали распространять компромат, касающийся личного поведения лидера независимых про­фсоюзов. И что? Народ с удовольствием воспринимал, например, байки о пристрастии Валенсы к спиртному – мол, любит выпить и погулять, ну и славно, значит, такой, как и мы, свой в общем парень.

Я хотел бы подчеркнуть вот еще что – Войцех Ярузельский, фрон­товик, генерал, старался все же по возможности предотвратить наси­лие и не проливать кровь соотечественников потому, что он любил на­род, к которому принадлежал, и потому, что знал этот народ и боялся перегнуть палку. Как он объяснял, взрослое население Польши почти сплошь охотники, во всяком случае, почти в каждой семье имеются ру­жье и патроны к нему, и если поляков довести до определенной черты, то мало уже никому не покажется, остановить их будет невозможно.

К тому же необходимо учитывать – может, и в первую очередь – ре­лигиозный фактор.

В 1978 году краковский архиепископ Кароль Войтыла, впервые в истории католической церкви, стал папой римским под именем Иоанна Павла II, чем поляки неимоверно гордились. Этому в немалой степени способствовала деятельность «Солидарности». Влияние ка­толической церкви, и прежде весьма значительное, поднялось просто на невообразимую высоту. Только количество костелов на территории Польши за короткий промежуток времени из 300 выросло вдвое.

Опять же зигзаг судьбы: в 1945 году будущий глава католической церкви был спасен от уничтожения фашистами и вполне вероятной отправки в жернова советского ГУЛАГа майором Красной Армии Ва­силием Сиротенко, штурмовой батальон которого участвовал в осво­бождении Кракова. Во время боя в пригороде города часть батальона была брошена в район каменоломни, где, по сведениям, фашисты го­товились уничтожить узников концлагеря. После скоротечной схват­ки майор обратил внимание на молодого мужчину в одежде церковно­го служителя, который и был Каролем Войтылой. Все освобожденные должны были пройти регистрацию в особом отделе, и вполне возмож­но, что «служитель культа» прямиком отправился бы из одного лагеря в другой, но Сиротенко вывел его за пределы оцепления.

Все это я рассказываю к тому, чтобы хоть в какой-то мере донести, насколько все и вся тогда было густо замешено в Польше.

Иоанн Павел II в мою бытность военным атташе дважды приезжал в Польшу. Его проповеди собирали миллионные толпы верующих, тог­да как на «встречи с народом» Войцеха Ярузельского, которые пыта­лись организовать в то же время на предприятиях, собирался десяток-другой поляков.

Надо помнить, что Первый секретарь ПОРП, министр обороны и президент Польши В. Ярузельский в юные годы окончил иезуитский колледж и, смею предположить, несмотря на партбилет и соответствен­но декларируемый атеизм, в душе оставался человеком религиозным, для которого авторитет главы церкви был непререкаемым. Достаточно сказать, что Войцех Ярузельский напрочь отмел более чем прозрачные намеки с нашей стороны, что во время визита папы римского в Польшу именно он, как глава государства, должен принимать его в своей рези­денции, а сам отправился в Краков, где остановился Иоанн Павел II.

Не случайно рассказываю о своей работе в качестве военного атташе. Официальная часть... О ней можно сказать кратко: дипломатическая работа с устоявшимися канонами протокола, требующая неукосни­тельного следования указаниям директивных органов и одновременно политической гибкости. Что же касается второй ипостаси, деятельно­сти резидента ГРУ. Поверьте на слово –  сделано было немало. В част­ности, добытые сведения о влиянии, скажем так, обобщенно и не кон­кретизируя, религиозного и американского «факторов» на дальнейшее развитие ситуации в Польше и взаимоотношений с Советским Союзом носили столь важный характер, что я лично отправился с документом в Москву. Вместе с тем документом меня провели по кабинетам столь высокопоставленных товарищей, что выше уже практически и некуда. Один из них честно предупредил, что я сильно рискую, добывая такие сведения, и в случае чего сгорю, как швед под Полтавой, и никто за меня словечка не сможет замолвить. Но одновременно мне настойчи­во порекомендовали продолжать выполнять поставленные задачи.

Я не в обиде на того товарища, он честно предупредил. Был и дру­гой, тоже весьма высокопоставленный, так он, глянув в предоставлен­ный текст, разве что не перекрестился – чур-чур, это не мой уровень.

Дважды встречался с М.С. Горбачевым. Если он тогда и по телеви­зору выглядел неконкретным говоруном, который собственной гово­рильней упивается, то в жизни он оказался еще говорливее. Ему до­кладывают конкретику, выводы и прогнозы, а он сначала бесконечно уточняет, правда ли это, а если правда, то насколько и не слишком ли ты резок, а потом начинает разливаться на тему, что Советский Союз не Польша, а Польша – не СССР, и вообще Польша страна почти что западная, к ней нужен особый подход, что здесь сплеча рубить нель­зя, пусть развивается как хочет, а мы посмотрим. Разумеется, немного утрирую, но суть передаю верно.

После визита в Польшу папы Иоанна Павла II военное положение было отменено, для политзаключенных объявлена амнистия. Наше влияние катилось вниз, Польшу лихорадило как в экономическом, так и политическом плане, и никаких решительных мер к лечению болезни уже не принималось. Выборы 4 июня 1989 года принесли «Солидарно­сти» ошеломляющий успех. Ее кандидаты в конечном счете получили все места, за которые боролись. Президентом остался Ярузельский, но так как от ПОРП откололись традиционные союзники, Крестьянская и Демократическая партии, которые поддержали «Солидарность», то в августе 1989 года главой правительства был избран лидер католиче­ской фракции «Солидарности» Тадеуш Мазовецкий. Ну и так далее.

Впрочем, меня к этому времени в Польше уже не было. Моя ко­мандировка в этой стране закончилась немного ранее предусмотрен­ного планом – не без участия Войцеха Ярузельского. Можно сказать, в результате его разговора с М.С. Горбачевым, что воспринимаю как высшую оценку эффективности своей работы.

К моим наградам прибавился орден Трудового Красного Знаме­ни. Министр обороны СССР представил меня к званию генерал-лейтенанта, а президент Польши наградил орденом «За заслуги перед Польшей» (№ 761-85-6), что, честно говоря, вызывает у меня весьма противоречивые чувства. Ну да ладно...

Свой долг я выполнил – разведчик должен выдавать только правду и ничего, кроме правды. Ну а как добытыми сведениями распоряжа­лись, то это уж вопрос не ко мне.

История не имеет сослагательных наклонений, и теперь, наверное, бесполезно рассуждать на тему, что было бы, если бы ситуацию в Поль­ше удалось переломить? Наверное, тогда удалось бы предотвратить развал Варшавского договора, всей социалистической системы, кото­рый начался именно со страны, в освобождении которой я участвовал. Это как стена. Пока все кирпичи на месте, она стоит нерушимо. Вынь один – и начинается общее разрушение. С другой же стороны, если эта самая стена была бы нерушима не только с виду, то попробуй вынь из нее хоть один кирпичик – не получится. Видимо, Великая Китай­ская стена оказалась самой прочной из всех других стен..."