Кирсанов Виктор Иванович
Заслуженный лётчик-испытатель СССР Виктор Иванович Кирсанов, в 1943-1945 гг. – сын полка 631-го батальона аэродромного обслуживания (БАО). 3-й воздушной армии вспоминает:
«Я родился 25 июля 1932 года в деревне Радгостицы, в 34 км от города Луги. Папа работал в уголовном розыске города Луги, где мы и жили. Когда началась война мне было 9 лет. Мой папа был начальником районного отделения милиции. Все были против войны, но всё же к ней готовились. 21 июня 1941 года вечером был организован выезд отряда самообороны в лес, в места, которые готовились для партизан, если будет война. У папы была служебная автомашина М-1. Я потихоньку забрался в машину. Меня увидел шофёр. Он сказал папе обо мне, на что папа ответил: «Да ладно, пусть сидит». Я с ними поехал в лес. Всю ночь «провоевали» и часов в 6 утра вернулись обратно. Они выполнили своё задание. Утром домой папе позвонили: «Срочно на службу!» А это было в 6 утра, как только мы приехали домой. Он сразу уехал на работу, оттуда он позвонил маме: «Началась война». Так в 7 часов утра мы уже знали, что началась война. Было воскресенье, ясный солнечный день, теплый и спокойный. У нас никакой войны, никто не летал, не стрелял, все было хорошо.
До войны в стране были мероприятия по подготовке к обороне. Многие тогда имели значки «Готов к труду и обороне» (ГТО) и «Противовоздушная химическая оборона» (ПВХО). У каждого должен был быть противогаз и у меня тоже был, старенький, и не по размеру. Я знал, что в противогазе была дырочка. Я был пионером. В белой рубашке, с галстуком пошёл в хозяйственный магазин и купил велоаптечку, в которой был клей, резина и наждачная бумага. Я дырочку и заклеил.
В середине лета, через месяц, были чьи-то похороны. На кладбище, находившемся на окраине городка вдоль железной дороги, собралось много людей. Мы с мальчишками туда пошли. Вдруг в небе появились 3 или 4 немецких самолёта «Юнкерс», которые летели очень низко. Они стали бомбить станцию. Мы залегли на краю кладбища. Это была моя первая встреча с реальной войной. Так её увидел я. Мы лежали в канаве. Совсем рядом с нами самолёты отбомбились, развернулись, прошли друг за другом гуськом и ещё раз зашли. Опять сбросили бомбы и улетели. Вот так началась и у нас война, бомбёжка.
Немцы стали чаще налетать, и в огородах люди стали копать «щели», это небольшой окоп с извилинами. Если объявляли воздушную тревогу, то все бежали и прятались в эти «щели», потому что каких-либо других убежищ не было. Где-то в сентябре или в начале октября 1941 года папа пришёл домой. Я помню, как папа с мамой стояли у окна. У нас в квартире окна были на запад. Два окна, а между ними комод, это зрительно мне так запомнилось. На улице было уже темно, но где-то далеко что-то светилось. «Это Чудово горит, немцы взяли его. Ленинград окружают», – сказал папа. Чудово – это железнодорожная станция на Октябрьской железной дороге. Это совсем рядом.
В феврале 1942 года во время бомбёжки папу ранило, и он скончался. С мамой и сестрёнкой я был отправлен в Пестово в эвакуацию по северной железной дороге Москва-Ленинград, по которой подвозили продукты в блокадный Ленинград. Мама устроилась в воинскую часть, и мы с сестрёнкой были с ней до конца 1942 года. А потом я, убежав от мамы, отправился мстить за папу. Совсем один пошёл. Где-то меня подобрали водители, и с этого времени я стал воспитанником 631-го батальона аэродромного обслуживания (БАО). Было принято называть такого воспитанника «Сыном полка».
Наш 631-й БАО входил в состав 3-й воздушной армии (ВА) на Северо-Западном фронте. Потом 3-я ВА громила с воздуха фашистские войска, прикрывая подступы к Москве, в районе Ржева, Белого и Великих Лук.
Зима 1942-1943 годов была снежной. Самолёты находились на земле больше, чем летали. Наш БАО обслуживал штурмовой авиационный полк, воевавший на самолётах Ил-2. Там я встретился с командующим 3-й воздушной армии генералом М.М. Громовым. Это был великий лётчик, легендарный командир экипажа одномоторного самолёта АНТ-25, выполнившего в 1937 году перелёт из Москвы в Америку через Северный полюс. Я стоял рядом с его самолётом и с интересом рассматривал его. Генерал Громов подошёл ко мне и спросил: «Лётчиком хочешь быть?» Я ответил: «Очень хочу быть лётчиком! Буду, товарищ генерал!» Тогда, по его указанию, меня в первый раз прокатили на самолёте У-2. И в гот момент я понял, что заболел авиацией! И заболел авиацией на всю жизнь!
Так как я был «сыном полка», то относились ко мне на войне немножко снисходительно и прощали детские шалости. Молоденькие девушки считали меня своим сыночком. В армии я получил образование, в основном практическое и техническое. Определили меня сначала в автороту. Там я ремонтировал карбюраторы, аккумуляторы и генераторы. Затем попал в роту связи. Сначала я работал на телеграфе, потом перевели в радиовзвод помогать радисту на старте, откуда взлетали самолёты. В БАО моя любовь к авиации ещё больше укрепилась.
Пункты связи
Когда мы стояли в Литве в 1944 году, ещё до штурма Кёнигсберга, то месяца два был я на выносном телефонном пункте. Наше вышестоящее командование и склады были далеко от аэродрома, который мы обслуживали.В декабре-январе не было активных боевых действий в этих местах. Видно, готовились. Основным видом связи была проводная связь: телефон, телеграф. А это значит провода. Провода висели на чём придётся: на шестах, на старых столбах, на деревьях... Для того, чтобы связь работала устойчиво сделали выносной пункт. Поставили его поближе к аэродрому, в километрах десяти от него. «Плечо» проводов от аэродрома обеспечивало устойчивую связь. Как правило, она работала нормально. Здесь были наши войска.
А другое «плечо», где район был более глухим, как стемнеет, связь прерывалась. Значит эту связь надо восстанавливать. Надо выезжать. Нужна лошадь и санки. Наш промежуточный пункт связи располагался в литовском селе Константиново, всё население - литовцы. Литовский бытовой язык выучил быстро, я мог легко попросить лошадь у местного населения. Мы заранее с комендантом ходили и договаривались о том, чтобы нам давали лошадей, а потом запрягали их в саночки. Я подъезжал к нашему телефонному пункту, выходил солдат с телефоном и катушкой проводов, мы садились в саночки.
Однажды ехали и проверяли провода: тут по шестам, тут по деревьям шёл провод. Решили проверить. Остановились, подключились, звоним. Позвонили в одну сторону - нам ответили, а в другую – тишина. Значит обрыв где-то дальше. Нашли, восстановили связь. Этим мы занимались почти каждую ночь. Резали провода нам литовцы. У нас в подразделении были автоматы ППШ, а у меня трофейный мелкокалиберный пистолет. Как-то раз ночью в нашу сторону ехали две большие телеги. Каждая была запряжена двумя лошадьми. В телегах полно молодых людей. Литовские песни поют. Проезжая мимо нас, песни смолкли, а у нас автоматы наизготовку. Рядом с нашим пунктом остановились пограничники, через дом. Пограничники были в курсе всего. Если у нас возникали подозрения, мы звонили им и сообщали, что такие-то едут. Но после появления пограничников нарушения связи практически прекратились.
Штурм Кёнигсберга
Зимнее наступление в феврале 1945 года пододвинуло наши наземные войска, а с ними и авиацию, вплотную к Кёнигсбергу. Наш БАО был фронтовым. Новый аэродром зачастую был в месте, где ещё шёл бой. Пару раз я был на таком поле боя и видел работу похоронных команд, когда мы приезжали туда, где только что проходил бой. Смерть на войне я видел.
Вначале апреля началась Кёнигсбергская операция, окончательный штурм. У нас в этот момент было особенно много работы. На аэродроме базировались 5 полков. Пару дней у нас был даже полк французских лётчиков «Нормандия-Неман». И всех их обслуживал наш 631-й БАО. Всех нужно было снабдить бензином, питанием, бомбами, патронами. Когда меня спрашивают, убивал ли я врага лично, я отвечаю, что наземные службы сами не убивают. Они готовят технику и бойцов к бою. Моими пулями, наверняка, был убит не один немец, потому что мы заряжали ленты крупнокалиберных пулемётов, 23-мм пушек.
Мы набивали ленты. Патроны к нам привозили в цинковых запаянных коробках. Отдельно привозили звенья. При набивке звенья кладутся в ограничители. Дальше они соединяются патронами в определённой последовательности: грассирующий, бронебойный, зажигательный, обыкновенный и т.д. Вот таких лент я много наделал. Этими патронами лётчики, которых мы обслуживали, стреляли по немцам и по технике, и по земле. Сам я, конечно, не стрелял, да никто из БАО не стрелял, это наземная служба. 10 апреля 1945 г. сдался гарнизон Кёнигсберга, и для нас окончилась война. Целый месяц не было войны, и вдруг вечером 2 мая кругом такое началась! Что такое, что случилось? Немцы прорвались? Берлин взяли! Взяли Берлин! У нас стреляли все, стреляло всё, что только может стрелять!
На пути к мечте
В сентябре 1945 года, как и положено, в Кёнигсберге открыли первую школу, потому что к военным стали приезжать семьи. У многих жёны были преподавателями, они учили детей в новой школе. И из нашего гарнизона стали возить детей в эту школу за 15 километров. Я сразу пошёл учиться в 5-й класс. Окончил его хорошо, хотя 4-й класс у меня прошёл тяжело, я почти не учился. За послевоенные годы поменял десяток школ. В 1946 году начал учиться в 6-м классе в Кёнигсберге, а на вторую четверть у нас в гарнизоне открыли свою школу. Там я договорился, что перейду в 7-й класс после 1-й четверти, а за 6-й класс индивидуально буду сдавать программу учебных предметов. Мне пошли навстречу. Прошёл всю программу с разными преподавателями и всё сдал.
В 1947 году я окончил 7 классов и получил свидетельство о неполном среднем образовании. После этого я поехал в Ленинград и поступил в Ленинградский энергетический техникум по специальности «Котлы и тепловые установки». У нас была повышенная стипендия, платили на 100 рублей больше, чем другим. Это было большим подспорьем. В одном из зданий, где мы учились, до революции было реальное училище.
В 1948 году, на 2-м курсе, я забросил техникум и поступил в Ленинградский аэроклуб на аэродроме «Гражданка». Рядом находился Ленинградский политехнический институт. Летая на самолётах, я понял, что уже не буду теплотехником. Окончил Ленинградский аэроклуб. Приехали представители из училищ и меня, в числе лучших, зачислили кандидатом. Но, когда дело дошло до мандатной комиссии, то оказалось, что у мне не хватает возраста для того, чтобы я мог принять присягу, поэтому меня не взяли.
Но у меня была ещё одна любовь и болезнь – танцы. На Васильевском острове был дом культуры имени Горького, а в нём студия танца. В этой студии, где я занимался, преподавал Юрий Григорович, прославленный балетмейстер, а тогда молодой артист балета. Он предложил мне приходить в Мариинку в массовку. За это там платили 5 рублей, а за 1 рубль можно было пообедать! Походил я с десяток раз. Видимо, понравился. В начале 1949 года меня приняли на постоянную работу в академический театр оперы и балета имени С.М. Кирова, в знаменитую Мариинку, в мимический ансамбль.
Спустя пару лет я узнал, что есть ещё одно училище лётчиков-инструкторов, куда можно поступить. В 1951 году я туда был принят, а в 1952 году в Саранске окончил его. Стал работать лётчиком-инструктором, учил летать молодёжь. Обучил более 100 молодых людей, после окончания ими 10-го класса школы.
Спустя время, я встретил своего ученика, он уже был подполковником, заместителем командира эскадрильи. Каждый лётчик хочет расти! И тогда в 1955 году я с моим приятелем решили пойти в Управление полярной авиации к М.В. Водопьянову. Тогда он был начальником лётной службы Полярной авиации. Он сказал, что сейчас набора нет и что мы должны пройти курсы.
Наконец-то объявили о наборе, я собрал документы, и мы вместе с приятелем Олегом Сенкевичем пошли подавать документы. Зашли к своему начальнику, а он сказал, что двоих не отпустит. Мол, кто тогда будет учить новых лётчиков? Отпустит только одного. Решайте между собой. Я отказался в пользу Олега. Он был старше меня на три года. Сенкевич подал документы, но ему отказали из-за зрения. Так из нас никто и не поехал.
Прошло ещё время. Мы были в отпусках. Я поехал на аэродром походить на лыжах. Подошел к аэродрому и увидел, что готовят самолёт к полётам. Оказалось, что к нам приехал начальник Школы лётчиков-испытателей (ШЛИ) и инструктор Минавиапрома СССР. Им надо было проверить молодых инженеров для обучения их в ШЛИ. Я подошёл к нему и попросил взять и меня в школу.
Набор был закончен, но договорились о собеседовании. В 1958 году я успешно его прошёл и был зачислен слушателем н школу лётчиков-испытателей с присвоением звания лётчика- испытателя 5-го класса. Летом 1959 года окончил ШЛИ, мне присвоили 3-й класс и направили работать в Лётно-исследовательский институт (ЛИИ) имени М.М. Громова Министерства авиационной промышленности СССР.
В 1959 году поступил в Московский авиационный институт (МАИ) на факультет «Конструирование и производство летательных аппаратов», на вечернее отделение. Окончил МАИ в 1967 году. И в 1968 году, параллельно с основной работой, меня направили работать инструктором в Школу лётчиков-испытателей (ШЛИ). В ШЛИ проработал около 7 лет, а потом перешёл на лётные испытания в ЛИИ имени М.М. Громова. Уволился в 2003 году.
В 1970-е годы Правительство СССР выпустило постановление о развитии самодеятельного технического творчества молодёжи. Но самостоятельно строить самолёты и летать на них тогда было запрещено, но их всё же строили и летали. Тогда Министерство авиационной промышленности СССР взяло шефство над ними, создав специальную группу. И я попал в эту группу как лётчик-испытатель. Мы поднимали самодельные самолёты в первый полёт, проводили минимальные испытания, обучали строителей этих самолётов летать. Закончив лётную деятельность, я окунулся в эту работу, продолжая работать в ЛИИ ведущим инженером в группе «Буран».
Вся моя послевоенная жизнь была связана с авиацией, 40 лет я был лётчиком, из них 30 лет был лётчиком-испытателем. Я был одним из учредителей и первым вице-президентом Федерации любителей авиации (ФЛА), основанной в 1988 году. Президентом ФЛА был космонавт Игорь Волк. С 2008 года занимаюсь ветеранским движением. Сейчас я являюсь председателем комиссии по патриотическому воспитанию молодежи в Совете ветеранов Рязанского района Юго-Восточного округа города Москвы.
Награждён: орденом Отечественной войны 2-й степени (11.03.1985), орденом Трудового Красного Знамени (23.06.1981), боевыми медалями – «За победу в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и «За взятие Кёнигсберга»; медалью «Ветеран труда», медалью Жукова и девятью юбилейными медалями.
18 августа 1977 года мне присвоено звание «Заслуженный лётчик-испытатель СССР». Сейчас являюсь Почётным жителем Рязанского района Юго-Восточного округа города Москвы».
Воспоминания записаны Н.Н. Ягодиной